| Главная » Статьи » Информационный ресурс » История |
Интервью c Лениным.
| Не ради мести за злодеяние перед человечеством, а для
установления исторической правды подаем правдивый образ вождя мирового
пролетариата Владимира Ульянова (Ленина), достаточно колоритно
отображенный итальянским писателем и публицистом Джованни Папини,
который ценой собственных средств добился аудиенции с ним. В советское время, понятно, невозможно было опубликовать это интервью, поскольку его не допустила бы никакая цензура не только на территории прежнего СССР, но и стран, которые попали под зависимость от этого диктаторского тоталитарного режима в Европе, Азии, Африке, Америке. Пусть граждане мира познают правду о настоящей цели и методах управления большевистского режима, пусть поймут, наконец, что стали обмануты и жестоко наказаны за доверие к будто гуманным учениям и деяниям "вождей пролетариата": Маркса, Энгельса, Ленина, а позже и Сталина, о создании "настоящего коммунистического общества". Публикацию этого интервью посвящаем дежурной годовщине ноябрьского переворота в России, с предостережением к современному поколению, которое опять поддается обману вчерашних и сегодняшних руководителей и идеологов коммунистической партии, которые исповедуют и выполняют завещания Ленина и его последователей и хотят затянуть общество к дежурным испытаниям, красной садистской катастрофе. Пониже подаем текст из книжки величайшего итальянского писателя Джованни Папини (1881–1956) "Гог", которая вышла печатью 1931 года. Автор был литературным критиком, эссеистом, романистом. Его произведение "Ун уомо финито" ("Ограниченный мужчина") принесло ему международное признание. Как современник Ленина он был атеистом, но после Первой мировой войны навертелся к Церкви. В 1923 году Папини опубликовал "Жизнь Христа" ("Стория ди Кристо"), которую перевели на многие языки. Книжка "Гог" является сатирой на модерное человечество, которая представлена в форме ризнородних материялив американского мультимиллионера Гога. Гог путешествует миром, ища приключений, интервью больших и меньше выдающихся лиц и ежедневно записывает свои циничные завваги об образах жизни тогдашнего мира. К тем лицам принадлежат: Из. Фройд, Айнштайн, Бернард Шоу, Веллс, Метерлинк, Ганди, Ленин, и другие. Папини осуждает атеистическую науку, материализм, психоанализ, спиритизм, реинкарнацию, коммунизм, суеверие, моральный релятивизм. Английская и американская критика преимущественно негативно приняла "Гога", хотя и признала труд автора. Она сделала ему упрек, что он переяскравив духовое расписание модерного мира, закидывает ему пессимизм и сарказм. По-видимому, тогдашняя критика была неспособна предусмотреть того, который предусмотрел Папини: последствия фашизма, расизма, большевизму, всего того, что человечество пережило в ХХ веке. Для нашего читателя будет интересно ознакомиться из сильветкой основателя большевицкой государства, которое развалилось на наших глазах. Мы сознательны того, что, публикуя понищий текст, храним источник для будущего историка культуры о грустных давних временах. "Напоследок мне это удалось после сверх одинмесячных стараний. Я приехал в Россию с одной целью – встретиться с тем мужчиной – и я не хотел отбыть, не поразговаривав с ним. Мне казалось, что он был одним из трех или четырех теперь живучих мужей, каких направду стоило послушать. Стоило это мне около двадцати тысяч долярив, чтоб его постичь – презенты для женщин комиссаров, чае для красноармейцев, подарки для сиротинцив – но я не жалею расходов. Мне говорили, что Владимир Илльич был больной, который был уставшим, что он никого не принимает, кроме своих ближайших приятелей. Он не проживает в Москве, только в предместье в красивой старой вилле из перистилем, подпертом на перед белыми колюмнами. Но в пятницу ночью перебороты последние трудности и мне сообщили телефоном, что ожидают в воскресенье. Они сказали Ленину, что мои капиталы могли бы придатися ему нынешней своевременной стадии Новой Экономической Политики (НЭП), и после того он согласился меня принять. Меня приняла его женщина, толстое и молчаливое лицо, которое рассматривало меня так, как медсестра рассматривает пациента, который зашел в ее корпус. Застал я Ленина на малом крыльце – он сидел при большом столе, покрытом листами архитектурных чертежей. Он выглядел как осужденный преступник, которому позволили доживать у покоя последние часы жизни. Его голова, которую знаем из фотографий, имеет монгольский вид и будто выстроганная из старого сыра. Среди грязных уст вищирювався ряд жестоких зубов. Широкая и гола чашка была подобна шкатулке, сделанной из председателя какого-то ископаемого чудовища. Двое глаз, хитрых и любознательных, вроде бы какой-то уединенной птицы, казались сплющенными под воспаленными веками. Его руки забавлялись серебряным карандашом, – видно было, что когда-то они были мускулисты и сильны – руки мужика – но теперь их исхудавшая указывала на недалекую смерть. Я никогда не забуду его уши, которые выдавались на выстроганных из висляклой слоневой кости, и которые были витягнени к переду, словно, чтоб схватить последние звуки этого мира, заки западет большая молчанка. Первые моменты нашего интервью были какие-то насторожены. Ленин присматривался мне сильно, хотя и с абстрактным видом, вроде бы из призвичаення, а я, в присутствии той уставшей маски шафранового цвета, не должен был отваги выразить те вопросы, с которыми сюда пришел. Напоследок я ляпнул глухой запрос – комплимент – какое историческое дело он достиг в России. На что кожа его трупъячего лицо стянулась в сетку зморщок, которые делали гримасу, и в сардонический вищир зубов. "Но все было для того готовое", – воскликнул Ленин оживлено, что для меня было неожидано и алярмуюче. – Все было готово, заки я пришел. Чужестранцы и дураки говорят, что мы достигли что-то чрезвычайное; нет, они ошибаются – те слепые буржуи. Большевики только применили и развили тот режим, который создали цари, тот режим, который единственно отвечает русскому народу. Невозможно управлять стома миллионами бидлюкив без кия, шпионов, тайной полиции, террора, виселиц, военных трибуналов, тюрем и пыток. Мы попросту изменили только клясу, которая была правителем той системы. Тогда она состояла из 60.000 дворян и, по-видимому, 40.000 бюрократов – вместе сто тысяч лиц. В настоящее время она состоит из приблизительно двух миллионов пролетариев и коммунистов. А это уже является успехом – большим успехом, потому упривилейована кляса есть десять раз более многочисленная. Девъятдесят восемь процентов людности, однако, скористала мало из того изменения. Вы можете допускать, конечно, что они вообще не зискали ничего, и это есть обстоятельно то, которое должно быть, и это есть вкладной то, что я желал, и что было абсолютно неминуемо". Здесь Ленин сладко улыбнулся к себе, так, как торгаш, который обмошенничал клиента, и веселенько хихоче за его плечами. "Но тогда...? – я пробовал завважити. – Тогда что с Марксом и прогрессом, и тем всем?" Ленин глипнув на меня остро с удивлением: "Вам как мужчине ситуатованому чужестранцу, можем сказать правду", – он сказал. "Никто вам не поверит, даже если бы вы это кому-то повторили. Помните, сам Маркс учил нас, что теории имеют фикционную и чисто рабочую стоимость. Ситуация, в которой нашлась Россия и Европа, заставили меня послужитися коммунистической идеологией, чтоб постичь мое настоящее намерение. Возможно, что в другой стране и в другом времени я употребил бы другой доктрины. В конечном итоге, Маркс был никем другим, а только жидовским буржуем, который видрапався наверх по стремянке английской статистики и был тайним поклоником индустриализма. Ему браковало жорстокости, мужчиной он был не больше как на одну третью, а его мозг, просяклий пивом и гегелиянизмом, к которому (мозгу) его приятель Энгельс впорскнув пару ловких идей. Русская революция является полным отрицанием Марксових пророчеств. Там, где чуть ли существовал какой-либо буржуй, там затриумфував коммунизм. Люди, мистере Гог, есть пугливые дикари, которые требуют, чтобы над ними господствовал грубый дикарь – такая креатура, как я сам. А все другое является болтовней – литературой, философией и подобным мусором, нужным только для дураков. А когда дикари являются ничем другим, как преступниками, то наивысшим идеалом каждого правительства является превратить страну в одно большое тюремное заведение. Старая царская каторга является последним словом политической мудрости. Вы согласитесь с взглядом, что фактически тюремная жизнь является тем, которое лучше всего предоставляется для управы людьми. Не будучи свободными, они освобождены от риска и забот видповидальности и находятся в ситуации, которая препятствует делать зло. Как только мужчина войдет в тюрьму, он силой факту должен начать вести безукоризненную жизнь. Кроме того, он не имеет печали ни забот, потому что за него думают и планируют другие. Тело его работает, но его ум отдыхает. Он знает, что его всегда накормят, и что он будет иметь, где спать, даже если он не работает, даже тогда, когда заболеет; он не имеет тех забот свободного индивида, который должен позаботиться каждого утра о буханке хлеба, а вечером о ночлеге. Моей амбицией является превратить Россию в огромную тюрьму; но не представляйте себе, что в том управляют мной эгоистичные мотивы, поскольку в такой системе настоящими рабами, и теми, которые терпят, есть главные тюремщики и тюремные сторожи". Ленин нагло запал в молчанку и начал изучать чертежи, которые лежали перед ним. Мне выдалось, что они представляли высокий дом, вроде бы башню, протикану многочисленными круглыми окнами. Я поставил один из моих вопросов: "А что с крестьянами?". "Я ненавижу крестьян, – ответил Владимир Ильич с выражением глубокого отвращения. – Я ненавижу мужик, которого идеализировал тот разляпан западник Тургенев и тот гипокрит, перебранный фавн – называемый Толстим. Крестьяне олицетворяют все то, что я ненавижу, – традицию, веру, ересь, религиозный ентузиязм, ручную работу. Я толерую их, я даже льщу им; но я их ненавижу. Я желаю, чтоб они все згинули, все до одного. Для меня один способный электрик стоит больше, чем сто тысяч мужиков. Я надеюсь, что мы изобретем способ продуцировать пищу в нескольких минутах в наших химических фабриках; тогда мы будем в состоянии вимордувати всех крестьян, потому что они уже будут непригодны. Они – или обернутся у рабочих, или згинуть. Жить в естественном состоянии есть примитивно и позорно. Вы должны вколотить себе ясно в голову, что большевизм стоит за троякую войну: за войну ученого варвара против гнилого интеллектуала, за войну Востока против Запада, и войну города против села. В тех войнах мы не будем перебирать в выборе наше оружие. Индивид должен быть уничтожен – он является выдумкой тех пустяковатих греков и визионерских немцев. Кто только попробует ставить сопротивление – будет искоренен, как злобная опухоль. Кровь является наилучшим удобрением, которое дает нам природа. Но Вы с того всего не должны заключать, что я жесток. Все те расстрелы и вешания, которые выполняются на мой приказ, нудять меня. Я ненавижу тех жертв уже по той причине, потому что они вынуждают меня мордовать их; но не имею другого выхода, никакой другой альтернативы. Моей мечтой является стать генеральным губернатором модельной (взоровой) тюрьмы, спокойной и хорошо администрированной уголовной колонии. Но потому, что как в каждой тюрьме найдутся ребелиянти и мятежники, которые скорбят по давними идеологиям и людовбивчими митологиями, то мы должны их уничтожать. Я не могу позволить на то, чтоб несколько тысяч зараженных человеческих существ разрушили будущее счастье миллионов. Когда примем во внимание все факторы, то старый способ кровопускания вовсе не был такими плохими лекарствами. Чувствовать себя обладателем жизни и смерти над другими – имеет в себе какую-то распутную сатисфакцию. С тех пор, как убит старый Бог – я не знаю то ли во Франции, или в Германии – мужчина узурпировал себе определенные источники сатисфакции. Я сам, позвольте, есть свойого роду пивбогом, что таборуе между Азией и Европой, – и могу себе позволить на несколько мелких капризов. Существуют формы наслаждения, тайна которых зистала потеряна по упадку поганского мира. Здесь можно кое-что сказать о приношении в жертву человека; например, такое приношение служило величавым символом, оно подавало торжественную лекцию, и позволяло удилювати повод для народных фестивалей. Вместо звуков псалмов, спиваних верными, ко мне доносятся вскрики узников и умирающих, и я заверяю Вас, что я не замещал бы ту симфонию за целую Девятую Симфонию Бетховена. Это есть гимн, который завещает сверхходячее блаженство". Ленинова трупяча и уничтоженная физиономия напряглась, вроде бы к переду если бы прислушивалась к святочной музыке, которую только он мог заслышать. В том моменте вошла мадам Крупска и сказала, что ее муж устал и должен отдохнуть. Я немедленно отошел. Это стоило мне около двадцати тысяч долярив, чтоб стринути того мужчины, но, говоря правду, я не чувствую, что те деньги пошли намарне." | |
| Просмотров: 1025 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Ужасный взгляд Василиска
